Пшеница на ветру

Сидели выпивали с мужиками на даче. Под шашлычок. Как полагается: кто пивко потягивал, кто красненьким баловался, большинство же налегало на водочку. Расслаблялись.

Обстановка располагала: дымок от костра, тишина, сосны. Само собой потянуло на лирику. Самый молодой из нас брякнул:

- Мужики, а верите ли вы в любовь?

Воцарилось задумчивое молчание. И вдруг неожиданно для себя я говорю:

- А вот расскажу вам сейчас историю.

Сам не понял, как вышло, что я это произнес. Много лет носил свое злосчастье в себе. Никому не рассказывал. Будто сам себя в тюрьму заточил. Думал, помру — не откроюсь. Но, видно, такое богатство нельзя от людей утаивать. Надо делиться. Оно редко кому выпадает. И я заговорил.

- Появилась она в моей жизни совсем буднично. Зашла к дочке в гости после лета. Как сто раз делала это раньше многие годы их совместного детства. И никогда я не обращал на нее внимания. Здрасьте и здрасьте. А тут вдруг глянул — и обмер. И не то чтобы она из дурнушки красавицей стала. Нет. Ни дурнушкой никогда не была, ни в красавицу не расцвела. Одета кое-как: раздолбанные сандалии на босых ногах, растянутый свитер. Под ним своей жизнью живут отдельные от хозяйки груди, явно свободные от лифчика. Прямо-таки ходуном ходят. Но не бесстыдно, не призывно, а будто так и надо. Как если бы на поле колыхалась пшеница, обдуваемая ветром. Я, конечно, на удивительную грудь ее уставился как баран. Даже зубы стиснул — так захотелось запустить руки ей под одежку. Прямо почувствовал упругую прохладцу полусфер и жар плоского живота. Ключичную косточку под пальцами почувствовал. Будто много раз ее трогал. Будто знал ее на ощупь. Именно эту ключицу. Этот загар. Эту ямку у шеи.

Но даже и это не главное. Как объяснить? Тут другое. Просто я встретил свою женщину. Через столько лет. После всей жизни. Я это вмиг понял. Когда такое происходит, ты это понимаешь безошибочно. Я пошел бы за ней на край света, как крыса на дудочку.

И я притащился к ним пить чай. Дочка удивилась: "Пап, ты чего?" Обычно я на кухню без надобности не выползаю. Что мне там делать? А тут сел, болван болваном, ложечкой пустой чай помешиваю и не могу оторваться от нашей гостьи. От нее и пахло как-то особенно: то ли солнцем, то ли прогретой травой. Такая душистая, такая свободная девочка. Так бы и втянул всю в себя. Смотрю и смотрю, как будто пью ее и не могу напиться. Конечно, про чай в чашке и думать забыл.

Она вскоре поднялась и ушла. Прошмыгнула мимо меня, обдала летом, попрощалась: "До свидания". Наверное, даже не поняла, что оставила после себя руины. А может, как раз все и поняла.

Потом мы с ней виделись еще несколько раз. Однажды — мельком, на улице. Помахали друг другу. Она мне — желтой кленовой охапкой. А второй раз она снова пришла к Катьке. Уже зимой. Дочки дома не оказалось. Не вернулась еще из института. И я предложил подождать, погреться. Опять пошли чаевничать. Я едва сдерживался, чтобы не уронить свою голову ей в руки. Она их вытянула перед собой на столе, будто специально приглашая, и теребила на пальцах колечки. Что-то рассказывала.

Катьку мы так и не дождались. На прощание она вдруг сделала одну вещь, от которой меня током прошибло. Прямо-таки короткое замыкание случилось, все пробки вылетели.

Уже на пороге она ко мне развернулась и указательным пальцем дотронулась до моей ключицы, торчащей из домашней футболки. А затем приложила этот палец к своим губам: то ли поцеловала, то ли призвала к молчанию. Милая моя, мудрая, моя девочка...

Был еще третий, последний раз. Той же зимой. Я вышел с собакой. В старом тулупе, в драных варежках. А тут — она. Пошли рядом. Молча, как сообщники. Мимо сквера. Она через перчатки все на руки себе дышала: было морозно. Я тогда эти озябшие пальчики перехватил и засунул себе за пазуху. А она, грустно так улыбаясь, говорит: "У меня еще и ноги замерзли". Тут меня аж в жар кинуло. Усадил ее на скамейку, быстро разул, ледышки в тонком капроне прижал к своему животу. Чуть не взорвался. Сам на коленках перед ней. Горячей пятерней по ее ногам вожу — вверх-вниз, вверх-вниз. Юбчонка у нее короткая, все под ней холодное. Обнял, прижался. Ботики ее тоже под тулуп спрятал, чтоб не остыли. Это была самая настоящая, самая лучшая в моей жизни близость. Собака, умница, с довольной, все понимающей мордой терпеливо бегала неподалеку, деликатно отворачиваясь...

Позже Катька с обидой и горечью рассказывала, что они поссорились. Причем, как ей кажется, на ровном месте.

- И это все-е? — разочарованно протянул тот паренек, который весь разговор затеял.

- Дурак ты, — беззлобно ответили ему.

Источник: Спид-Инфо, Михаил Рябинин